Изложение на тему "соловей" про гусара фрунзе

На фронте под Одессой работал отряд разведчиков - моряков. По ночам они пробирались в тыл к румынам, проползая на животе между минными полями, переходя по грудь в воде осеннего лимана, забираясь на шлюпке далеко за линию фронта. Среди них был электрик с миноносца "Фрунзе", красивый и статный моряк с гордыми усиками, которого за эти усики и за любовь к кавалерийским штанам прозвали "гусаром". Галифе, армейские гимнастерки и пилотки были вызваны необходимостью: не очень - то ловко ползать по болотам в широких морских штанах и флотских ботинках. Разведчики изменили морской форме, но "морская душа" - полосатая тельняшка - свято сохранялась на теле и синела сквозь ворот неоспоримым доказательством принадлежности к флоту, и на пилотке под звездочкой гордо поблескивал якорек. Оказалось, что "гусар" одарен необыкновенной способностью к звукоподражанию. Из его розовых полных губ вылетали самые неожиданные звуки: свист снаряда, квохтанье курицы, визг пилы, вой мины, щелканье соловья, шипение гранаты, лай щенка, отдаленный гул самолета. И способности эти, едва они обнаружились, немедленно были обращены на пользу дела."Гусара" объявили "флагманским сигнальщиком", разработали целый код и понесли его на утверждение командиру. Квохтанье курицы означало, что у хаты замечен часовой, крик утки - что часовых двое. Пулеметчик, замаскированный в кустах, вызывал жалобный посвист иволги. Место сбора ночью после налета на румын определялось долгим пением соловья, который с упоением артиста самозабвенно щелкал в кустах или у шлюпки. Вечерами, когда разведчики отдыхали после опасного рейда, "гусар" устраивал в хате концерт. Моряки лежали на охапках сена, и он, закинув руки за голову, свистел. В темной хате, где свежо и тонко пахло сеном, он свистел чисто и сильно, и верный, прозрачный его свист, которому аккомпанировали глухие, непрерывные гулы своих и чужих орудий и взрывов (постоянная симфония осажденной Одессы), звучал далекой мечтой о мирной, спокойной жизни, о ярком свете на улицах и в залах, о белых нарядных платьях и чистых руках, о забытом, утерянном спокойствии, уюте и доме. Моряки слушали молча и думали о войне, судьбе и победе и о том, что будет еще - непременно будет! - жизнь с такой же тишиной и с мечтательной песней. И орудия за стенами извергали металл и крошили тех, кто ворвался в нашу мирную жизнь. В очередном походе в румынский тыл "гусар" остался в шлюпке в камышах - охранять это единственное средство возвращения к своим и, как обычно, быть "флагманским сигнальщиком". Ночью моряки натворили дел во вражеском тылу, сняли два пулемета, взорвали хату с румынским штабом и к шести утра возвращались к шлюпке. Крадучись, они подходили к камышам. Одного несли на руках (его ранило разрывной пулей в бедро), двоих товарищей недосчитались. В камышах все прилегли отдохнуть и стали слушать ночь, чтобы определить, где находится шлюпка. В ночи пел соловей. Он щелкал и свистел, но трели его были затруднены и пение прерывисто. Порой он замолкал. Потом пение возобновлялось, но такая тоска и тревога были в нем, что моряки кинулись на свист соловья."Гусар" лежал в шлюпке навзничь. В темноте не было видно его лица, но грудь его была в липкой крови. Автомат валялся на дне, все диски были пусты. В камышах моряки наткнулись на трупы румын. Очевидно, они обнаружили днем шлюпку, и здесь был неравный бой."Гусар" не узнавал родных голосов. Он лежал на спине и хрипел тяжко и трудно. Потом он набирался сил, и тонкий свист вылетал из-под его усиков сквозь непослушные, холодеющие губы. Не видя, не сознавая, что те, кому он должен был дать спасительный сигнал, уже вернулись к шлюпке, он продолжал свистеть. Он свистел даже тогда, когда все сели в шлюпку и, осторожно опустив весла, пошли по тихому темному морю. Небо над морем стало розоветь, и щелканье соловья перешло в мелодию. Оборванная, изуродованная, как и тело "гусара", она металась над светлеющим морем, и моряки, прислушиваясь к ней, гребли яростно и быстро.