Каким образом осуществлялось снабжение населения страны продуктами питания и предметами первой необходимости в годы гражданской войны?

Как ни хвастали большевики "достижениями" в "социалистической перестройке" сельского хозяйства, но лучшим свидетельством этих "достижений" было введение в богатейшей стране в мирное время карточной системы. 1932-й год нес с собой значительное ухудшение питания, идущее в ногу с прогрессом коллективизации села. Поиски пищи уже стали главным содержанием повседневных забот одессита. Однако население города жило своей отдельной жизнью, мало знало и мало понимало, что делается на селе. С приближением уборки хлебов и особенно с наступлением ее, в городе производились массовые мобилизации коммунистов для отправки их на хлебозаготовки. Хлебозаготовки занимали центральное место на страницах областной газеты "Черноморська Комуна". В городе росла тревога насчет будущего его снабжения. На карточки выдавался лишь хлеб, и то с частыми перебоями. Кроме хлеба, на полках продовольственных магазинов и ларьков лежало лишь искусственное, никому ненужное кофе "Здоровье". Все реже и реже появлялись какие-либо дешевенькие "Микадо" или что-то вроде пряников, весьма сомнительного состава. Появлялось иногда повидло и даже булочки или пирожки. Но это бывало не каждый день и не по всему городу, а где-либо в одном-двух ларьках, и то в микроскопических количествах, способных удовлетворить несколько десятков человек из 500 с лишком тысяч населения города. Тысячи людей, не занятых работой, бродили по городу, разведывая, не появилось ли где что-либо съедобное на витринах. Газеты все громче и тревожнее кричали о срывах хлебозаготовок в разных районах. В город устремлялись потоки людей из села, вплотную ставшие перед лицом надвигающегося голода. Они рассказывали, что в колхозах из-под молотилок забирается все до зерна и увозится в государственные склады. Немногие сохранившиеся единоличники подвергаются разнообразным репрессиям, понуждающим их к сдаче всего собранного хлеба. Если крестьяне, лишаемые хлеба, могли иметь что-то у себя в огородах, а также нечто из продуктов скотоводства, то интеллигенция, в большинстве ничего этого не имеющая, лишалась всякого пропитания и могла рассчитывать лишь на подачки, лишь на крохи, отпускаемые напуганным местным начальством и то при участии ее в хлебозаготовках. Поэтому интеллигенция устремлялась в города, наряду с массовым бегством крестьян, начавшимся зимой 1929-30 годов и все нарастающим. В множестве сельских школ учебный год не мог начаться из-за бегства учителей, которые предпочитали устраиваться в городе на работу сторожами, стрелочниками трамвайных линий, санитарками, уборщицами, где хоть кое-какое снабжение хлебом было обеспечено. Те немногие, которые пошли было в областной отдел народного образования насчет устройства в городе по специальности, напоролись там на чудовище, сидящее в отделе кадров, - бывшего палача ГПУ, и продолжавшегл своими методами "управлять" и в отделе народного образования. Не один учитель и учительница вылетали пулей из отдела кадров сами, или же, будучи так мастерски выброшены, что доставали лбом противоположной стенки. Этот заплечных дел мастер, будучи выгнан из ГПУ за неумелое исполнение порученной ему провокации, был использован для "наведения порядка" в отделе народного образования. Главной же задачей, возлагавшейся на него, было провести учет всех учителей по городу, работающих не по специальности, и вместе с отделом труда, на основании соответствующего постановления, выловить их и в обязательном порядке отправить на село, где главными кадрами оставались лишь "учителя", имеющие образование за 7, а то и 5 лет сельской школы, плюс 2-3, самое большее шестимесячные учительские курсы, на которых основным "педагогическим предметом" была политическая подготовка. Однако учителя меняли адреса, окончательно скрывали свою специальность, заявляя себя "природными" сторожами, уборщицами и т. д. (Тогда это было сравнительно нетрудно сделать, т. к. жестокая паспортизация, каковая наступила несколько позже, еще не была произведена).